По крайней мере, я постараюсь, чтобы он был последним.
Вопрос, правда, что тогда тут будет, если нытье - нет
Я сейчас живу около школы, в которую отходила с пятого по одиннадцатый классы, домой с работы иду мимо домов своих школьных подружек. Балконы их квартир светятся.
Ксюши, у которой были невероятной красоты волосы и младшая сестренка Настя, которую Ксюша то и дело защищала перед ее одноклассниками.
Насти, у которой жила невероятно ласковая собака Альма, Насти, с которой мы продолжали дружить даже тогда, когда Ксюша от нас отдалилась.
Нары, с которой вместе мы учили первые двадцать химических элементов и не только это, пару недель я после школы приходила к ней и делала все уроки.
Интересно, как они теперь.
Знаю, что Ксюша родила еще в две тысячи восьмом.
Помню, как однажды по пути в школу остановила Настю - она перешла в другую и ходила в то же время мне навстречу, показательно отворачиваясь, - и попросила вечером сказать родителям, что она их любит. "Зачем?", - спросила она. "Просто скажи", - всхлипнула я. "Нет, объясни мне", - потребовала она. "Потому что неделю назад умерла моя мать. Я сказать не успела, хоть ты не опоздай". И тогда я разревелась. Настя извинилась за все, что они с еще одной девочкой устроили мне за половину восьмого и весь девятый класс. Не знаю, искренне или нет, да и неважно. Настин отец умер в сентябре две тысячи девятого, мы тогда еще учились на первом курсе, обе. Она отчислилась в ноябре.
Про Нару не знаю ничего.

Больше не буду жаловаться на работу и коллег, не стану хныкать про одиночество и усталость, не взвою "Как меня все достало!".
Мне почти двадцать пять, хватит показушно плакаться о жизни.